Родился Вячеслав Лиханов самым младшим из пятерых детей в сельской семье в Руднянском районе Смоленской области. Когда мальчику исполнилось 6 лет, большая семья переехала в Юрцево на Оршанщину. С детства, говорит он, старался равняться на отца, фронтовика Ивана Терентьевича:
– Всегда за ним бегал. Он запомнился мне честным, смелым, добрым. Все умел, никому в помощи не отказывал, детей к этому же приучал.
После школы поступил в минский политехникум. Когда первый раз в общежитии старшекурсники побили, стал занимать боксом – чтобы уметь за себя постоять. В 14 лет стал чемпионом Минска по боксу среди юношей. После армии хотел продолжить учебу в политехническом институте, но обстоятельства – больная мать, отец-инвалид – заставили работать. Он пошел разгружать вагоны. Заработанное пересылал родителям.
А потом пошел по тропе, вытоптанной братьями-военными, – в армию по контракту. И отдал службе 22 года, где всегда был лучшим среди лучших. Там же, в армии, познакомился со своей будущей женой Натальей Никитичной. Вскоре после того, как поженились, появились дочери Света и Наташа.
29 апреля 1986 года Вячеслава Ивановича, который к тому времени уже стал командиром отдельного взвода связи в Витебске, подняли по тревоге: «Отправишься на сверхсекретное учение». Куда – не сказали.
– Меня проводила жена, дочурки, которые к тому времени уже пошли в школу, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Никто не знал, что это за «учения». Все ребята выполняли только свою задачу. Моя была – развернуть радиостанцию, осуществлять связь, передавать информацию. А когда на место в деревню Глуховичи приехали, пить очень захотелось – жарко было. Я постучался в окно деревенского дома, попросил воды. Вышла бабушка, предложила трехлитровый кувшин только что надоенного молока. От жажды осушил его до дна, и сразу стало плохо. Справившись с основной работой и порученным заданием – почистить улицы к первомайской демонстрации, в тот же день с ребятами пошли загорать. А вокруг все мечутся, бегают в противогазах, плащах, в костюмах химзащиты. Вот и закрались сомнения – странные какие-то учения! О произошедшей трагедии узнал спустя неделю. В общей сложности пробыл там около трех месяцев. Всегда, когда в очередной раз приезжал в эти места, хоть я и не трусливый, волосы дыбом становились от того, что в городах и деревнях больше никого, кроме кошек и собак, нет. Было страшно думать и никак не укладывалось в голове: стояла раньше деревня или город, жили люди, вели хозяйство, растили детей, а потом всего резко не стало. На моих глазах хоронили целые деревни. Как? Экскаватор вырывал ямы-«кладбища». Дома сбрасывали туда, солдаты лопатами закапывали. Всю живность хоронили в речке, ямах. Потом появились мародеры. Поражало, с какой большой скоростью росли деревья. Листья на них были просто гигантского размера, как будто ненастоящие. А еще до сих пор помню привкус металлических опилок во рту, который постоянно всех в той зоне донимал.
Была большая суета. Военнослужащих постоянно перебрасывали с места на место. Они не знали, кому подчиняться, кто начальник, все было пущено на самотек. На десять человек был один дозиметр. Думали поначалу, что он неправильный – постоянно зашкаливал. Потом оказалось, что этот прибор просто не рассчитан на измерение такого большого уровня радиации.
– Наш командир дивизии всегда нам говорил: «Ради спасения человечества работаете. Нас еще вспомнят, держитесь, ребята». Но так получается, что нас сейчас забыли, все льготы еще четыре года назад забрали. Теперь я могу только без очереди попасть на прием к врачу. Кстати, еле доказал, когда потом проходила перерегистрация, что был в зоне отчуждения. Ведь район наших «учений» был секретным, ни в каких документах не указывался. Единственным доказательством стала книжка старшины, в которую он записывал тех, кто ходил в столовую. А сколько солдат было, которые уехали и не получили потом никаких удостоверений! По информации 2009 года белорусов среди ликвидаторов 108 тысяч, из них 12 тысяч – инвалиды. У меня тоже не обошлось без серьезных последствий для здоровья.
После Чернобыля Вячеслав Иванович продолжил службу. Поехал в Афганистан, Сирию, побывал в Германии, готовился во Вьетнам, но из армии пришлось уйти после серьезной травмы. Последних пять лет работает командиром отделения в пункте охраны ОАО «Витязь».
– Я рад тому, что могу ходить на работу, общаться с людьми и приносить пользу, – улыбается он. – Грех жаловаться, если у тебя есть ноги, руки, голова, глаза. Тогда всё в твоей власти. И мы все себя сами делаем. Я раз в неделю хожу в парилку и бассейн, они отлично выводят радионуклиды. На работу и на дачу езжу исключительно на велосипеде. Как надо жить? Сегодняшний день завтра уже будет вчерашним. Нужно спешить жить, беречь каждую минуту.

Екатерина Маркова, фото автора, «НС».

Какой след оставил Чернобыль?

Уже 25 лет прошло с момента взрыва на Чернобыльской атомной электростанции. Многое за это время переосмыслено, воспринимается не так остро. А в Украине даже организуются экскурсионные поездки в зону отчуждения.
А помнят ли витебляне события, произошедшие четверть века назад? Может, и кто-то из них хотел бы сейчас побывать на месте техногенной катастрофы?

Галина Полякова, пенсионерка:
– Был апрель, очень жаркий месяц. Моей дочурке исполнился годик. Никто не говорил о взрыве, мы о нем услышали позже. О радиации я вообще тогда ничего не знала.
У моих знакомых была девочка такого же возраста, как моя дочь. Они в момент аварии находились в близких к Чернобылю местах и очень пострадали. Мама сейчас инвалид, дочка тоже болеет. Тему Чернобыля поднимать обязательно нужно и по прошествии времени. Контроль за продуктами должен быть очень жестким и сейчас.
Анатолий Шатохин, пенсионер:
– В той зоне давно уже и пашут, и коров доят... Мы это пережили. Я был раньше знаком с теми, кто выезжал на место аварии. Помню, застал на вокзале момент, когда из вагонов переселенцы выгружались. Очень на них больно и страшно было смотреть!
Экскурсии в Чернобыль – дикость и кощунство. Как можно выставлять напоказ людское горе? И на этом еще деньги делать.
Ирина Недвецкая, акушерка роддома №2:
– Я родилась в год трагедии. Родители много рассказывали мне об аварии. Ее последствия ощущаю до сих пор: с детства проблемы со щитовидкой.
О Чернобыле нужно говорить, напоминать. Ведь никто от такой беды на сто процентов не застрахован. Япония – тому доказательство.
Ольга Мартинович, работник проектной организации:
– Я переживаю за людей, которые пострадали. И у нас, в Чернобыле, и вот теперь в Японии. Работаю в отделе кадров предприятия и знаю, что среди нас довольно большой процент пострадавших. Этим людям надо помогать, ведь они потеряли здоровье.
Михаил, токарь:
– Чернобыльскую трагедию помню отлично. В тот день рыбачил, было солнечно, тепло. Когда мы с женой и детьми узнали о взрыве, конечно, очень испугались, хотя тогда не представляли в полной мере, что произошло на самом деле.
Ехать с экскурсией в зону отчуждения смысла не вижу. Зачем смотреть на пустой город? А вот собственную атомную электростанцию строить надо. Главное, чтобы она была безопасной. Но у нас же нет землятрясений, как в Японии.

Екатерина Маркова, фото автора, «НС».