Требуется для просмотраFlash Player 9 или выше.

Статистика сайта

Время летит неумолимо. Уходят в мир иной сыны белорусской земли – партизаны. Каждый уносит с собой драгоценные для будущих поколений детали и эпизоды той священной войны. Не так уж много осталось народных мстителей, тем ценнее их воспоминания. «Если они не расскажут, больше этого не сделает никто», – сказал Виктор Владимирович Заикин, генеральный директор ОАО «Витебский облагросервис». В этой организации по-настоящему чтут фронтовиков, партизан, ветеранов труда. И за это они благодарны родному предприятию.

Как у кого, а у Жолудевых с началом войны семья увеличилась на три человека.
– Сначала старший брат Володя привел Костю, – вспоминает Геннадий Петрович, которому тогда было 13 лет. – Отец его «прописал» – в волости немцы выдали соответствующую бумагу. Потом брат и Костя привели Федю и Ваню, и этих «прописали» как родственников. Все они были вышедшими из окружения красноармейцами. Последние двое стали сапожничать, за что получали кое-какую плату. Владимир, который был на 5 лет старше меня, и Костя вели какую-то особую жизнь: часто уходили в лес, а однажды их не было трое суток. Как позже сказали, хотели перейти линию фронта.
Как-то ночью всех разбудил то приближающийся, то удаляющийся гул самолета. Как определили отец и примаки, он был наш. Утром на лыжах я пошел в сторону деревни Мальженково, где, как мне казалось, кружил самолет. Думал, если что сбросил, может, найду. Скоро увидел на кустах что-то белое, оказалось – листовки. Под портретом Сталина было обращение к народу. Немцы, говорилось в нем, заняли большую часть нашей страны, убивают мирных граждан, топчут родную землю. Звучал призыв ко всем, кто может держать оружие, стать на защиту Родины. Дома мать стала меня ругать, вырвала листовки и бросила в печь, наказав всем об этом молчать, иначе немцы расстреляют всю семью. Часть их я все-таки спрятал на чердаке. Прошло несколько дней, Федя и Ваня стали спрашивать, не осталось ли еще таких бумажек, дескать, хороши для самокруток. Весной они ушли к партизанам, а листовки, скорее всего, были для них пропуском. «Дай и нам», – попросил брат. А поскольку он был старше и часто меня поколачивал, то пришлось дать.
* * *
В ту пору немцы делали по деревням рейды для набора рабочей силы в Германию. Нагрянули и в наши Лаги. Многие успели попрятаться в лес, а Володю схватили, и он оказался в лагере в Орше. Мать собрала передачу и пошла за 18 км к нему. Немцы тогда еще не были так злы и пустили ее к сыну. Володя попросил в следующий раз принести кофту, юбку и платок. Мать так и сделала, положила одежду на дно корзины, а сверху накрыла хлебом и другой провизией. На воротах дала немцу десяток яиц и все пронесла в зону. Брат переоделся, взял в руку корзину, дождался, когда будут выходить другие женщины, и вместе с ними покинул лагерь. После этого у него был один путь – в партизаны. Там он оказался в диверсионно-подрывной группе и вскоре погиб. Об этом рассказал, придя однажды ночью к нам, Михаил Чистов, тоже из «примаков», но из другой деревни. Мать сразу заголосила, отец поник. Когда Чистов вышел на улицу, я попросил его взять меня в партизаны, чтобы мстить за брата. «Не возьмешь, – сказал я ему, – все равно убегу». Эти доводы он привел матери, та еще пуще заголосила. Но отец рассудил по-своему: раз так, пусть идет, там хоть под присмотром будет. Чистов привел меня к начальнику штаба. Тот отругал его, дескать, здесь не детсад, командир и комиссар помалкивали. Так в июле 1943 г. я оказался в партизанском лагере «Оршанец».
* * *
Первым заданием было сопровождать обоз с ранеными под Бегомль. Там, на партизанской базе, нес и караульную службу. Вскоре по рекомендации Чистова я был назначен адъютантом начштаба Володкевича, которому он давно требовался. Настоящее боевое крещение получил при следующих обстоятельствах. Группа в составе двух взводов получила задание выдвинуться под Богушевск, где на оживленной трассе устроить засаду и обстрелять одну из немецких колонн. Шли по лесу весь день с тем, чтоб заночевать в деревне. Прежде чем в нее войти, послали местного жителя разведать, нет ли в ней немцев. Тот вернулся и доложил, что все нормально. На ночлег стали по избам. Одну из них заняли начальник штаба, я как адъютант и командир взвода Барковский. Вдруг часа в два ночи Володкевич будит нас и велит быстро поднять остальных. Построились и по дороге пошли в лес. Выбрали место отдохнуть до утра. Нач­штаба принял решение одному взводу и отделению на всякий случай занять вырытые еще красноармейцами окопы и в случае появления немцев встретить их огнем. Все стали занимать позиции и начали располагаться на ночлег. Выставили часовых. Сам же Володкевич, взяв меня и командира отделения, повел нас дальше по лесной дороге. Дошли до небольшой поляны, командир отделения был из местных и предположил, что если немцы и будут двигаться, то по этой дороге, идущей из Богушевска. Начальник штаба решил на этом месте организовать дозор и вздремнуть до утра. Спросил, кто будет стоять на часах. Вызвался я. «А не уснешь?» – последовал вопрос. Заверил, что нет. «Твоя задача одна: смотри внимательно на дорогу, заметишь какое движение, сразу буди меня», – распорядился начштаба. Спать, конечно, хотелось, но я все время пощипывал себя за щеки. Вдруг вижу: идут... Я Володкевича за ворот: немцы! Их оказалось много. Скорее всего они шли в ту деревню, где мы планировали заночевать. Поняли: нас кто-то предал. Втроем побежали к своим и увидели, что немцы стали разворачиваться в цепь, а часть колонной пошла в обход деревни.
По приказу начштаба решили их подпустить ближе. Я взял на прицел толстого фрица с кокардой, скорее всего это был комендант. Хочу стрелять, а Володкевич выжидает. Наконец команда: «Огонь!». Нажал курок. Фриц упал. Думаю, не только для меня он был первой мишенью. Открыли такую бешеную стрельбу, что положили почти всех вышедших на поляну. В дальнейшем мы по ним и они по нам палили наугад, поскольку друг друга не видели.
Между тем группа, ушедшая для захода в деревню с другой стороны, заслышав бой, поспешила на выручку своим. Тогда командир послал меня к Барковскому сказать, чтобы он зашел в тыл и в удобный момент ударил по врагу. Я передал приказ, но пока он собирал людей, немцы сами оказались у нас за спиной. Видя такое, начштаба пустил красную ракету, вся наша группа стала отходить в лес. Те с двух сторон открыли огонь, но вслепую. Результатом того боя стало 17 убитых гитлеровцев, которых хоронили в Сенно, и не менее двух десятков раненых. С нашей стороны обошлось без потерь.
За то, что я своевременно заметил немцев и за смелое поведение в бою, начальник штаба объявил мне благодарность и удовлетворил просьбу о моем переводе в диверсионно-подрывную группу, сказав на прощание: «Жалко тебя отпускать, да ладно, иди к своему Чистову».
* * *
Многое еще поведал Геннадий Петрович, в том числе и о том, как чуть не погиб, что называется, ни за понюшку табака, хотя опасность расстаться с жизнью была всегда.
– Однажды, подойдя к деревне Лаги, Чистов мне как местному жителю приказал узнать, есть ли в ней немцы. Взял мой автомат, вывернул все из карманов и отправил. Часового на околице не оказалось, и я пошел вдоль улицы. Вдруг увидел двух немцев. Мне бы продолжать спокойно идти, но я запаниковал, прыгнул через забор и заскочил в чей-то сарай. Подняться наверх, где лежало сено, не смог – не хватило сил, лестницы тоже не было, и я решил спрятаться под лежащим у стены хворостом. Разгреб его, кое-как набросал на себя и замер. Вскоре услышал немецкую речь, заскрипела дверь, значит, зашли в хату. Выйдя оттуда, пошли в сарай, дали очередь по сеновалу и по хворосту. От свиста путь  сердце ушло в пятки. Потом в сарай заглянула хозяйка (ее, как узнал потом, звали Анна) и спросила, есть ли кто живой. Кричу: «Есть!». «Вставай, немцы уехали в Козлы, у нас были проездом». Позже Чистов сказал, что я в рубашке родился, он слышал доносившиеся из деревни выстрелы.
Вспомнил собеседник и о неудачной попытке выкрасть коменданта деревни Грязи, славившегося жестокостью.
– Помешал непредвиденный случай. Часового сняли без шума, его Юрка ударил долбней по голове. Отперли сарай и вывели великолепного жеребца, которого оседлали таким же богатым седлом, но дверь в избу, где спал комендант, открыть не смогли. Тут не ко времени возвратился с конца деревни патрульный. В мою обязанность входило следить за улицей, и я его застрелил. Поднялась тревога. Уходили огородами в сторону фермы и далее через деревню Грязи. Чистов с прихваченным автоматом на жеребце, я и Юрка – следом. На рассвете вошли в лес, где решили отдохнуть и переждать до вечера, но не тут-то было. Днем немцы по оставленным конем в снегу следам стали нас преследовать. Мы целый день уходили, оторвались от них и пришли в свой лагерь.
Запомнилась и засада, устроенная на дороге Шемберово – Межево. Машину пропустили, а сани с немцами обстреляли, убили всех троих, забрали лошадь и стали уходить в лес. Вскоре увидели погоню, убегая, дошли до речки, а она разлилась. Раненого в плечо Казакевича кое-как переправили, а я решил преодолеть водную преграду на лошади. Вошел в речку, и вдруг лошадь скрылась под водой. Думал, утонула, но, вынырнув, доплыла до берега, и мы все спаслись.
* * *
В 1944 году наступающая Красная Армия стала освобождать Беларусь. Партизан включали в боевые подразделения, меня же зачислили в истребительный батальон Оршанского НКВД, хотя просился на фронт. Очищали леса от пособников немцев. Потом батальон расформировали, одних мобилизовали в армию, других направили в милицию, многих – в народное хозяйство. Мне, 16-летнему, майор сказал так: «Спасибо, что приближал победу, а сейчас учись, окончи хотя бы 7 классов». А как учиться? Отец – инвалид, трое малых детей. Пришел в свою деревню. Бригадир посоветовал поступить на курсы шоферов, по окончании которых стал работать водителем в Высокской МТС. Так началась моя гражданская жизнь.
* * *
И в мирные годы на долю Геннадия Петровича выпало немало трудностей. Связаны они в основном с возрождением и становлением сельского хозяйства Витебщины. Работал главным инженером Межанской и Езерищенской МТС, управляющим Городокской сельхозтехникой. К слову, фундамент нынешнего плодородия придвинских нив закладывался в годы руководства Жолудевым областными сельхозтехникой и сельхозхимией, которым он отдал 18 лет жизни. Его боевая юность и трудовой путь отмечены тремя орденами, двумя Почетными грамотами Верховного Совета БССР и 17-ю медалями, в том числе двумя боевыми. Он удостоен звания «Заслуженный механизатор Республики Беларусь». Геннадий Петрович неоднократно избирался депутатом районного и областного Советов депутатов. Он интересный, начитанный собеседник, в его домашней библиотеке мемуары советских полководцев, классика художественной литературы, ценный личный архив.
Ему не раз доводилось встречаться с руководителями республики. С особой теплотой вспоминает общение с П. М. Машеровым. Несмотря на свои 80 лет, он энергичен, живо интересуется текущей жизнью во всем ее многообразии. Внимательно читая газеты, Геннадий Петрович «выуживает» информацию о делах агросервиса. И это понятно: под его руководством создавались входящие теперь в эту структуру районные сельхозтехника и сельхозхимия. Бывая в облагросервисе и беседуя с генеральным директором Виктором Владимировичем Заикиным, ветеран делится своими соображениями по различным вопросам. Его компетентное мнение здесь ценят.
Геннадия Петровича радует уверенная поступь Беларуси по пути независимости, он с удовлетворением отмечает превращение Витебска в современный, благоустроенный промышленный и культурный центр.
Я пожелал Геннадию Петровичу оставаться здоровым на радость всем домашним и во имя жизни, которую он отстаивал с оружием в руках и которую созидал все свои зрелые годы.

Иван Сытник.