Как и многие государственные службы современной Беларуси, финансовое ведомство нашей области ведет отсчет своей деятельности с 1917 революционного года. При этом следует учитывать одну особенность: финансовая служба, основополагающие принципы которой отработаны на протяжении целых эпох, слабо восприимчива к революционным преобразованиям – наскоком здесь ничего не решить, разве что можно полностью разрушить отлаженную систему. Очевидно, это хорошо понимали и большевики. Вот почему они решили не прокладывать новый путь, а плавно перевести состав с одних рельсов на другие, посредством их аккуратной стыковки. Можно, конечно, продекларировать, что отныне к управлению государством будет привлечена и кухарка, но на деле, тем более в управлении такой важной сферой, как финансы, это неприемлемо. Кухарка может составить смету расходов разве что в рамках одной семьи, одной кухни…

Как свидетельствуют архивные документы, при создании в 1917 году в Витебском губернском Совете крестьянских, рабочих, солдатских и батрацких депутатов секции финансов, еще оставались и действовали дореволюционные учреждения этой важной сферы государственной деятельности: губернская казенная палата, акцизное управление и податная инспекция. Ситуацию можно сравнить с обучением новичка вождению автомобиля, когда он уже сидит за рулем, но рядом – опытный инструктор. Поначалу, в переходный период, нужна была такая подстраховка. Но, конечно же, это вносило и определенные сложности в работу.
Проявлялись они поначалу и во взаимоотношениях финансистов с другими службами. Приведу один эпизод. В 1918 году в связи с расширением деятельности финотдела губисполкома потребовались новые работники. В то время было принято нанимать их через биржу труда. И вот недовольный кадровым пополнением заведующий отделом финансов пишет в губисполком категоричное письмо:
«…Биржа труда, через которую необходимо набирать тот персонал, желает посылать не намеченных отделом финансов, а тех, которых признает нужным посылать Биржа, руководствуясь, по-видимому, очередностью».
И далее читаем:
«…право выбора работников всех категорий должно быть предоставлено отделу финансов, а отнюдь не Бирже труда, которая руководствуется своими соображениями, а не соображениями отделов, ей неизвестными».
Между строк хорошо читаются чувства, которые переполняли тогдашнего заведующего финотделом Виктора Пикмана. Их довольно просто описать: мол, пожалуйста, власть, приструни дилетантов, не позволяй влезать в наши дела.
Кстати, несколько слов о Викторе Абрамовиче Пикмане. Судя по деловым письмам, другим документам, он был весьма образованным человеком, хорошо понимающим специфику финансового дела. И при этом принципиальным, готовым решительно отстоять свою позицию.
В финансовой службе Витебска еще до революции работал некто Сергей Александрович Шпилев, человек непростого характера и судьбы. Еще до 1917 года у него были проблемы с Министерством финансов, продолжились они и при новой власти. И тогда В. Пикман и сослуживцы выступили в его защиту. Провели даже общее собрание финотдела, на котором обратились к властям с просьбой оставить С. Шпилева в должности заведующего налоговым подотделом. Вот выдержка из протокола того собрания от 15 октября 1918 года:
«…тов. С. А. Шпилев, всегда твердо и неуклонно выполняя распоряжения Советской власти, неутомимо работая на создание Советской будущности…, проявляя громадную эрудицию, заражая всех своей энергией и трудоспособностью, действительно является для финансового отдела незаменимым работником…».
Отправляя в президиум губисполкома протокол общего собрания финотдела, в котором была отражена поддержка попавшего в немилость высшего начальства С. Шпилева, заведующий сопроводил его письмом за собственной подписью, т. е. проявил полную солидарность с коллективом.
Но никакие собрания, никакие письма не помогли. Несмотря ни на что, С. Шпилев в октябре 1918 года уволился с должности. В этой истории ярко проявилась корпоративная солидарность финансистов, их восприятие профессиональных качеств как одного из неоспоримых приоритетов в шкале социальных ценностей. И в революционное время.
Из архивных материалов о работе финотдела губисполкома мы узнаем, что в ту пору он размещался в Витебске по улице Суворовской, 27 в бывшей казенной палате. Ныне это улица Советская. Здание, к сожалению,  не сохранилось. Однако легко себе представить это бойкое место. На улице Большая Могилевская, ныне Ленина, с подножек трамвая то и дело соскакивают деловые люди с папками для бумаг под мышками, спешат к хорошо известному в городе зданию.
Зимой раз за разом у крыльца финотдела останавливались возницы на санях, доставлявшие финансовых начальников из регионов, предприятий Витебска…
Подъезжали к зданию важного учреждения и на автомобилях, но, конечно же, весьма редко. Не будем забывать, что двадцатый век только набирал разбег. Кстати, слово «шоффер» было тогда довольно редким, его так и писали на французский манер – через два «ф». Об этом тоже свидетельствуют архивные документы финотдела.
Уклад жизни был еще архаичным. Утречком, до начала рабочего дня, можно было видеть, как с охапкой дров в здание финотдела входит истопник, чтобы заблаговременно обогреть все комнаты. Как у порога соскребает затвердевший снег дворник…
Посмотрите, какие еще, кроме непосредственно финансистов, были, например, в то время должности в губернской финансовой службе: юрисконсульт, делопроизводитель (!), архивариус (!), регистратор (!), курьер. Очевидно, что в финансовой сфере культура отчетности, делопроизводства была в значительной степени сохранена новой властью.
Сообщество финансистов всегда отличалось и достойным интеллектуальным уровнем. Вот характерный документ середины июня 1918 года – прошение гражданки Галины Довгялло-Хмаровиль, с которым она обращалась в губернский финотдел. Цитируем: «Зная русский, французский языки и рисование как ученица последнего класса Мариинской гимназии прошу принять меня на вакантное место». Такое впечатление, что юная особа намеревается проявить себя на финансовой службе как тонкий эстет. И это в ведомстве, где не обойтись без постоянной внимательности к сухим цифрам, «въедливости» при анализе различных пояснительных записок.
Следует отметить, что большевики изначально уделяли особое внимание развитию финансовой службы как самой действенной и гибкой силы в обеспечении жизнедеятельности страны. В том числе и в экстремальных условиях. Вот перед нами страница из «Журнала заседания коллегии отдела финансов губисполкома» от «14 дня декабря 1918 года». В колонке «слушали»: «Доклад заведующего отделом финансов Витебской губернии тов. Пикмана о том, что ввиду освобождения местностей из-под немецкой оккупации необходимо срочно приступить в означенных местностях к организации финансовых отделов и что для этой цели необходимы для выезда на места инструктора, каковых при отделе финансов губисполкома в настоящее время не имеется».
В послереволюционные годы, когда страна была истерзана гражданской войной, внешним вмешательством, разрухой, голодом и холодом, финансовые органы планировали свою работу не на год, как теперь, а на полугодие, чтобы более детально и основательно учитывать быстротекущие изменения, форс-мажорные обстоятельства. При этом деятельность финотдела губисполкома была разделена на две части – финансовую и творческую (так ее определили сами финансисты). Она заключалась и в постоянном поиске возможности расширения налоговой базы губернского бюджета. Из доклада мы узнаем: «К числу намеченных к разработке проектов пока относятся проекты обложения удобных земель по три рубля с десятины, обложения деревенской буржуазии по примеру городской, обложения электрической энергии, роялей и пианино….».
До коллективизации еще сравнительно далеко, в социально-политический лексикон пока не введено презрительное слово «кулак», а в ходу вполне культурное определение «деревенская буржуазия». Но, тем не менее, уже планируется прижать ее налогами «по примеру городской»… И владельцы удобных земель, т. е. плодородных, пусть побольше налогов платят… Конечно же, должны раскошелиться те, кто пребывает в роскоши. А в первые послереволюционные годы, как мы видим, к ним относились люди, обеспеченные электричеством, и те, кто имел рояль или пианино. Авторы этих налоговых проектов, как я полагаю, не столько с воинственных классовых позиций оценивали социальное и имущественное расслоение, сколько просто использовали любую обоснованную новой властью предпосылку для расширения налоговой базы.
Хотя классовый подход все же начинает более отчетливо проявляться и в финансовых делах. Особенно в 1920-е годы, когда финансовые органы новой власти становились во всех отношениях самодостаточными. Это отразилось и в подборе кадров.
В одном из архивных дел сохранился «Единый личный анкетный лист» сотрудника Наркомфина. Составители анкеты уже интересовались социальным происхождением будущего служащего, его политической благонадежностью, отношением к Октябрьской революции. Выяснялось также, понес ли человек убытки при установлении советского строя – имелась в виду потеря недвижимости, другой собственности… Для работодателей было важно знать, не имеет ли их сотрудник затаенную обиду на новую власть. И, конечно же, был традиционный вопрос для анкет подобного рода: проживают ли родственники за границей – «вне пределов Советской Республики».
Эта анкета применялась повсеместно, заполняли ее, конечно, и витебские финансисты.
Изучая архивные документы финотдела Витебского губисполкома, я испытывал разные, но большей частью приятные чувства. Прежде всего потому, что финансисты благодаря присущей им культуре делопроизводства в полной мере передали на государственное хранение свое документальное наследие. Из пожелтевших страниц документов и открылись особенности переходного периода от царского учреждения финансирования к постепенно обретающей свои традиции советской структуре этой важнейшей государственной службы.
И при всей сухости деловой информации проявились даже некоторые особенности взаимоотношений людей, разделенных идеологическими противоречиями. Все же это примечательно: не всегда и не везде дело решал яростный революционный порыв или наскок. Когда нельзя было исключить, обойти профессиональные тонкости и особенности, вместо интернациональных «до основанья, а затем…» большевики руководствовались другими строками, прибегали именно к переходному периоду. Правда, он был недолгим…

Сергей Рублевский.